Кончалось мое пребывание в Италии. Оно было печально окрашено кончиной великой актрисы Анны Маньяни. Ее оплакивал весь Рим. «Аддио, прощай, Наннарелла!» - слышалось тут, там среди огромной толпы на всем пути ее катафалка от церкви на площади Минервы около Пантеона вплоть до отдаленного кладбища Верано.
В этот день Рим не работал. Движение транспорта прекратилось. С Анной Маньяни прощались все. Это был неожиданный всеобщий инстинктивный порыв. Обычно полные скептицизма и практицизма римляне вдруг осознали, что не стало их самой большой актрисы.
И вместе с мэром Рима, парламентариями и кинознаменитостями на улицу потянулись ремесленники, торговцы и женщины. О, сколько женщин, с такими же набухшими и потемневшими , как у Маньяни, глазами! Только на этот раз не от ярости, а от слез. В этом порыве, который охватил Рим, было немалое чувство вины. Последние десять лет Анна угасала в гордом одиночестве. Она отвергала пошлые фильмы, мелкие роли, которые должны были сдабривать гротеском пустой блеск сексуальных бомб современного кино.
Ее эра умерла, казалось, раньше актрисы, вместе с кончиной неореалистического взлета итальянского кино. Анна Маньяни была трагическим, кричащим лицом неореализма. Она утомила своей непрерывной правдой тех, кто ждал от зрелищ отдыха, кто жаждал успокоения в виде красивых в самом банальном смысле актрис. Анна Маньяни была черно-белой. В накрашенном мире цветного кино она шокировала продюсеров, кинорежиссеров, искавших кассового успеха, и , что греха таить , самого зрителя. Он ведь тоже не святой. Анна была слишком сильной и темпераментной женщиной, обладающей слишком народным характером, чтобы на нее можно было взирать без чувства смутного беспокойства. Она бередила раны, о которых зритель спешил забыть. Да, в ней он видел свои достоинства. Но и слишком отчетливый протест, который могут спокойно воспринимать лишь некоторые умудренные критическим мышлением персоны. Не таковы римляне и массовый итальянский зритель…
И все-таки их, как ветром вынесло на улицу, когда сообщили, что Маньяни скончалась за три часа до того, как телевидение собралось (наконец-то!) показать ее фильм «Год 1870». Анна собиралась его посмотреть, увидеть себя яростной молодой женщиной…Это был один из последних фильмов, где Маньяни ожидал огромный успех. Первый же помнили все – «Рим-открытый город» Роберто Росселини. Анна – его трагическая простонародная героиня, павшая от пуль нацистов в последние дни перед освобождением столицы.
«Известно, что означал фильм «Рим – открытый город» для истории нашего кино и всей гражданской истории Италии, - вспоминала в тот день миланская газета «Коррьере делла сера». – Много раз уже говорилось о том, что больше любых речей министра иностранных дел эта картина послужила восстановлению доброго имени Италии после военного поражения». Почему? Потому что, как никто другой, Анна Маньяни смогла выразить в этой картине лучшие качества итальянского народа.
Несмотря на длительную театральную карьеру, Маняьни никогда не полагалась только на академические знания. «Я часто спрашивала себя, отчего актеры и актрисы говорят иначе, чем в жизни, языком абстрактным и напыщенным. Я наблюдала за людьми на улицах, за тем, как они беседуют и движутся. И с тех пор я старалась воспроизводить правду».
И еще одно признание актрисы: «Окончив академию драматического искусства и став ученицей Д'Амико, я была самой непонятливой ослицей, так ни разу не перелистав страницы театральной истории». Но она вписала в эту историю новые страницы. Смогла сделать это. Черная пантера с горящими глазами – так окрестил ее режиссер Дзефирелли. Она шла от инстинкта, от веры в народную мудрость, от римского быта. Родившись в семье египтянина и итальянки в Александрии в 1908 году, с пяти лет Анна Маньяни жила в Риме, считала его родным городом, усвоила его интонации – от злых и крикливых до самых нежных и добрых. Она стала достойной Вечного города и в чем-то его превзошла. И Рим, обладающий большим, хотя и трудным сердцем, оценил свою потерю , воздав должное актрисе после ее кончины.
«Италия, которая уже имела Элеонору Дузе, должна поставить Маньяни в ряд тех, кто обеспечил ей национальную славу, и обязана долго помнить о ней», - писала одна из итальянских газет.
«Прощай, Лука, - шептала актриса единственному сыну незадолго до кончины. – Скоро ты останешься один. Очень скоро».
Этот трагический шепот услышал Рим, услышала вся Италия. Итальянское и мировое искусство осиротело, потеряв жемчужину итальянского актерского гения. Вместе с римлянами, все кто любил истинное искусство, говорили : «Прощай Анна, аддио, Наннарелла!»
Прошло несколько дней, и я надолго покидал Италию. В ассоциации «Тра и романи», («Среди римлян»), объединяющей тех, кто считается подлинным римлянином по родословной, мне вручили (за статьи об итальянском кино) премию «Анна Маньяни» Известный ювелир Форнари изобразил на лицевой стороне медали подмостки театра и два лица – мужское, напоминающее Силена, и женское, трагически прекрасное. Я храню эту медаль, как дорогую память об Италии, об Анне Маньяни.