Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь пройти – не поле перейти.
Борис Пастернак.
- Лоллий, поедешь со мной в Переделкино? Нас ждет Пастернак.
Эта фраза прозвучала в здании Комитета по радиовещанию и телевидению, а точнее – у дверей редакции вещания на Италию. Серджо д'Анджело, недавно прибывший из Рима в помощь нашему стилисту, Владлену Владимирскому, по совместительству работал на издательство Фельтринелли. Он отыскивал в журналах новые публикации, которые могли заинтересовать его босса – Джанджакомо Фельтринелли, и отсылал их в Италии. Иногда это были редкие издания книг двадцатых годов, исследования критиков и филологов. На сей раз Серджо, редактируя переводы Владимирского о новинках, которые готовятся в будущем году в толстых журналах, отыскал там сообщение, что в 1956 году готовится к изданию роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго».
- Как я могу позвонить автору? Эта вещь может пригодиться Фельтринелли»
.- «Возьми справочник Союза Писателей», - посоветовал я.
И вот Серджо договорился с писателем и предлагает нам вместе отправиться к нему на дачу. Предложение лестное, но я дежурю по редакции, а это – сплошная беготня.
- «Поезжайте с Владленом».
Они возвратились возбужденные. Серджо прижимал к груди объемистую папку. Это была рукопись романа « Доктор Живаго». На следующий день он вылетел в Берлин. Там, в метро, почти как конспиратор, передал ее из рук в руки своему издателю. Из России Живаго перекочевал в Западную Европу.
Ни я, ни Владлен Владимирский, наш переводчик-стилист, не подозревали, что за этим последует.
Впрочем, в суматохе хлопотного дня мимоходом сказанные слова застряли в памяти.
- Смелый человек.
Их сказал своим петушино-осипшим голосом Серджо, в заключение рассказа о поездке к Пастернаку.
- Я сказал, что представляю в Москве коммунистическое издательство Фельтринелли, что роман для нас представил бы интерес. И когда Главлит даст добро на публикацию, нам хотелось бы иметь копию рукописи, чтобы заблаговременно и качественно ее перевести. «Ну, что я буду гонять вас туда-сюда, - ответил писатель. – Берите рукопись прямо сейчас и переводите себе на здоровье». И вынес папку. Смелый человек.
- Чего тут смелого? – спросил я дома отца. Тот внимательно посмотрел на меня и покачал головой.
- А то, сынок, что Пильняк, когда передал рукопись за границу, сильно пострадал из-за этого.
Отец, писатель и «сиделец», полгода проведший в 1938 г. на Лубянке под следствием, знал жизнь получше меня.
В то время «оттепель», посетившая нас после хрущевского разоблачения культа Сталина, была на исходе. Нам комсомольцам радиовещания, запретили обсуждать роман Дудинцева «Не хлебом единым», сославшись на то, что «есть мнение». Мы, правда, смелели и настаивали перед партийцами, что вполне в состоянии сами понять, что там может быть антисоветского, если вообще это «антисоветское» там содержалось. По неопытности мы полагали, что дуют ветры перемен и прежние запреты сошли на нет. Но ветры похолодали, а на публикацию Живаго, уже обещанную, «добро» так и не было получено.
Дальнейшее известно. Пастернак, видя препоны, заявил, что уже отдал рукопись «итальянскому коммунистическому издателю». На него оказали жесткое давление, побудив отбить в Милан телеграмму о том, что он хотел бы получить рукопись обратно, чтобы внести в нее исправления. Фельтринелли ответил, что текст романа его и так удовлетворяет, но если автор сочтет нужным внести в него поправки, то издательство включит их в последующие издания. Обстановка, что называется «вышла из-под контроля». Тогда в Италию был командирован собственной персоной Алексей Сурков, руководивший иностранной комиссией. О том, что там произошло, я узнал, попав на заседание этой комиссии, где Сурков рассказывал о поездке.
- В издательстве я увидел молодого, модно одетого, по-моему даже набриолиненного человека. Он посмотрел на меня в упор и сказал: «Я знаю, Сурков, зачем вы приехали. Вам нужна книга Пастернака. Поэтому вы и заставили его послать мне телеграмму. Но знайте – чем больше вам не нравится его роман, тем больше он нравится мне. Вы, наверно, думаете, что перед вами отпетый антисоветчик и антикоммунист. Но я говорю с вами как член итальянской компартии. Не верите? Вот мой партийный билет». И протягивает мне этот билет. Я посмотрел на него и решил, что теперь мы будем действовать иначе.
О продолжении истории я узнал в Риме, где с 1968 года стал работать корреспондентом «Известий». «Доктор Живаго» к тому времени был уже опубликован в Италии и ряде других стран, получил Нобелевскую премию. К этому периоду я обращусь позднее. А пока перескажу то, о чем поведал один из тех, кто держал руку на пульсе событий , когда судьба романа Пастернака еще только определялась. Москва обратилась за «помощью» к руководителю итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти.
Дальнейшее происходило примерно так. Тольятти позвонил Фельтринелли в Милан.
- Джанджи (уменьшительное от Джанджакомо), что там с книгой Пастернака?
-Тираж напечатан.
-Погоди пускать в продажу. Пришли мне один экземпляр. Советские товарищи обеспокоены.
-Пальмиро, ты же знаешь русских. В романе все нормально.
-Пришли книгу.
Новая беседа спустя несколько дней произошла через несколько дней, когда Фельтринелли прибыл по делам в Рим.
Тольятти. – Ну, что сказать. Книга - интересное свидетельство эпохи.
Фельтринелли. – Книга прекрасна.
Т. – Конечно, революция и события поданы под углом зрения либерально-культурнических кругов. Можно было бы, конечно, книгу опубликовать, а потом в критическом разборе указать на некоторую узость показа и взглядов автора. Но советские товарищи настаивают, чтобы мы воздержались от опубликования.
Ф. – Сколько перед ними можно кланяться? Учти, я терплю большие убытки. Склады забиты тиражом. А мне приходится платить партии большие деньги. (На деньги Фельтринелли содержался штат института рабочего движения в Милане, производились другие немалые расходы.)
Т. – Подожди, Джанджи, может быть, мы уладим вопрос.
Фельтринелли согласился подождать. Тем более что из Москвы его убеждали, включая Серджо д'Анджело, что вскоре «Доктор Живаго» будет здесь напечатан. Легче понять последующее поведения издателя, если обратиться к его биографии.
Джанджакомо родился миллионером. Его предки владели крупнейшими предприятиями Италии, обширными лесами в соседней Австрии, бумагоделательными фабриками, рынком ювелирных изделий. Карло Фельтринелли, отцу будущего издателя, принадлежал банк «Кредито итальяно». Он возглавлял крупнейшие фирмы «Эдисон», «Монтекатини», «Бастоджи». С приходом фашистов к власти Карло стал переводить капиталы в Швейцарию. Узнав об этом, его вызвал к себе Муссолини и велел уйти со всех постов. Карло предпочел принять яд.
Джанджи осиротел. Но денег в семье хватало. Мать была предприимчивой женщиной. А когда сыну исполнилось 14 лет, она вышла замуж за известного журналиста Луиджи Барцини, совершившего лет пятнадцать до того рекордное ралли на автомобиле «Итала» из Пекина через Россию в Париж. Барцини придерживался либеральных взглядов. Ни он, ни мать Джанджакомо, впрочем, не уделяли воспитанию отпрыска должного внимания. Он рос сам по себе. То увлекался маршировкой под фашистские марши, то скрывался у садовника от приступов ярости своей матери. С детства, как он утверждал, у него и развилась неприязнь ко всякой тирании.
В конце войны он принял участие в борьбе за освобождение Италии. Затем примкнул к социалистам, позже к коммунистам. Семейную виллу, полученную по наследству, передал фронту коммунистической молодежи (им тогда руководил Энрико Берлингуэр, позже возглавивший компартию). Свои деньги передал «Кооперативу народной книги». В 1950 году на средства Фельтринелли был создан Институт по истории рабочего движения. А в 1954 г. он дебютировал как издатель.
Видимо, предпринимательская жилка была у него в крови. Издательство, носившее его имя, пошло в гору. Успех был открыт публикацией романа «Леопард» Томмазо ди Лампедуза, который стал бестселлером. Но самая грандиозная удача, которая ждала Фельтринелли, стал «Доктор Живаго». Правда, на пути к ней возникли возражения Тольятти. Но подоспели венгерские события. В конце 1956 года, во время восстания в Будапеште, Фельтринелли порвал с партией и бросил «Живаго» на прилавок. Заявление о выходе из ИКП он почему-то направил не в свою ячейку, а Ральфу Чэпману, корреспонденту «Нью-Йорк геральд трибюн», написав: «В конце концов я понял, что коммунизм не является ответом на все вопросы»…И к нему повалили деньги. Особенно большой куш шел от фильма по сюжету романа «Доктор Живаго».
Фельтринелли заключил с Пастернаком договор, который передавал ему все авторские права не только на переводы книги в разных странах, но и на инсценировки, пьесы, сценарии. Джанджакомо настолько вошел в роль крестника героя знаменитого романа, что позировал для дома мод одетым а-ля Живаго и был весьма похож на Омара Шарифа, исполнявшего эту роль в фильме.
Выход романа в Италии целый год замалчивался в Советском Союзе. Хотя вещь Пастернака и содержала критические нотки, она отнюдь не была контрреволюционной, ни антисоветской. Многие итальянцы в беседе восторгались тем, с каким масштабом фильм, по которому они судили о книге, показывает Россию, ее историю, людей и природу, не говоря уже о музыкальной стороне фильма, которая как бы заменяла для зрителей более трудную для понимания стихию поэзии Живаго.
Однако, сама история с запретом романа и его появление в Европе в момент венгерских событий привлекали к нему особое внимание. В ночь с 22 на 23 октября 1958 года Пастернаку была присуждена Нобелевская премия «за важный вклад писателя в области современной поэзии, а также эпические традиции России». Эту весть, растиражированную «голосами», более нельзя было замалчивать. Был дан сигнал к критике Пастернака. Если утром знакомые из Союза Писателей поздравляли Бориса Леонидовича с премией, то вечером некоторые из них уже голосовали за его исключение из Союза и даже требовали его изгнания из страны.
Последнее больше всего задевало писателя. 29 октября «Правда» поместила письмо Пастернака. Он отмечал, что не ожидал такой реакции на свою вещь, но каковы бы ни были замечания по роману, он не мыслил существования и творчества вне Родины. Пастернак отказывался от премии.
Взволнованное письмо подействовало на Н.С.Хрущева. Тот, как стало известно, разыскал писателя по телефону (Борис Леонидович скрывался на соседней даче) и спросил, чем ему можно было бы помочь. Своим трубным голосом Пастернак заметил: «А не поздно ли?», имея в виду развязанную против него оголтелую кампанию. «Мне сказали, что вы еще и поэт, - будто бы сказал Никита Сергеевич. Можно было бы выпустить ваш сборник со стихами».
«Размораживание» ситуации вокруг Пастернака стало заметно через пару месяцев, когда альманаху «Литературная Грузия» было дозволено опубликовать письма Пастернака о его переводах Шекспира. Вслед за этой частичной «реабилитацией» вышло «добро» и на сборник стихов. Предисловие к нему написал А.Синявский.
Такова была внешняя канва событий. А что стояло за ней? Об этом мы знаем от близких к нему лиц. Конечно, Пастернак радовался появлению в свет своего романа, его всемирной известности и премии, от которой был вынужден тогда отказаться. Радовался и Фельтринелли. С каждой проданной книги ему поступало 11% стоимости, не говоря уже о доходах от фильма. Это были миллиарды. А Пастернак? Денежный дождь обходил его стороной. Он собирался отблагодарить своих сестер, энтузиастку из Франции Жаклин де Пруайяр, которая помогла осуществить качественный перевод романа в издательстве «Галлимар». Фельтринелли крайне неохотно дал на это согласие, поскольку это нарушало его монополию на авторские права Пастернака.
Не ожидая подвоха со стороны издателя, Пастернак через упоминавшегося Серджо д'Анджело, который привез ему какие-то крохи от полагавшейся суммы, передал список лиц, которым, по его мнению, полагалась та или иная сумма. «Наивная и добрая душа, этот Пастернак, - писали авторы изданной в Италии книги «Дело Фельтринелли». – Он хотел всех осчастливить».
Но писатель недооценил хватку издателя. Увидев юридическую беспомощность Пастернака, Фельтринелли предъявил дополнительные условия, не выполнив тех, которые ранее обещал. Во-первых, он предложил Пастернаку официально вообще официально отказаться от гонорара, якобы заботясь о том, что получение денег поставило бы писателя по удар у себя на родине. А взамен пообещал заплатить неофициально, из-под полы. Как в дешевом детективе он направил Пастернаку половину разорванной банкноты в тысячу лир, чтобы тот по второй половине мог распознать тайного гонца от Джанджи.
Во-вторых, издатель направил ему еще более кабальный договор, предложив снабдить его фальшивой датой. По этому договору уже не только «доктор Живаго», а все творчество Пастернака объявлялось собственностью Фельтринелли.
Реакция писателя? Вот что писал Борис Леонидович 17 января 1960 г.Жаклин де Пруайяр в Париж: «Фельтринелли хочет и настаивает, чтобы я уступил ему всего себя, все свое прошлое и будущее, чтобы я передал ему права на все, относящиеся ко мне, во всех формах без исключения…Он предлагает датировать договор более ранними числом по сравнению с договором 30 июня 1956 года…Это неправильная датировка, как и все остальное, во многих отношениях меня устраивает… Ну, что ж, давайте уступим».
И даже настаивает в письме от 20 января: «Надо заключить договор как можно быстрее». Жаклин и ее муж в ужасе. Пастернака втягивают в неприличное мошенничество!
В чем причины непостижимой капитуляции Пастернака? Для него главным был успех романа. Деньги – второстепенное, хотя он и надеется, что Фельтринелли что-нибудь пришлет. А кроме всего – он смертельно болен, силы на исходе. Уступим. Нет сил бороться с хваткой издателя. Кроме всего, Фельтринелли угрожает, что предаст огласке какие-то факты, компрометирующие, по его утверждениям, писателя. «Нет никакого сомнения, писали авторы книги «Дело Фельтринелли», что издатель воспользовался трагической ситуацией, в которой находился Пастернак, чтобы шантажировать его». Ведь, замечают они, для Фельтринелли «дело шло о миллиардах, тогда как писатель не в состоянии получить ни одной лиры». Миланский издатель был осведомлен и о состоянии здоровья Пастернака. Еще в августе 1959 г.Серджо д'Анджело, встретившись с Жаклин де Пруайяр в Милане, сообщил, (по ее словам), что Фельтринелли «не хочет отдавать авторский гонорар, поскольку в случае смерти автора он окажется собственностью Фельтринелли».
Цель творчества – самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Так писал Пастернак. Но ответного рыцарства писатель не дождался. 2 июня 1960 г. его похоронили. Но и после кончины охота за наследством не прекращается. «Дорогая Ольга! Я сделаю все, чтобы избежать выплаты третьим лицам», - обещает издатель Ольге Всеволодовне Ивинской, ставшей душеприказчиком Пастернака. В то же время он «живейшим образом» требует «как можно скорее выслать ему и старый и новый (сфальсифицированный. – Л.З.) контракт», указывая, что текст «ни в коем случае не должен оказаться в руках властей и семьи Пастернака» ( «Дело Фельтринелли», Милан, 1972, с. 163).
Что толкало Фельтринелли на столь малосимпатичную позицию? Только ли гены предков? Марио Аликата, член руководства итальянской компартии, большой знаток культуры, считал, что в деле с «доктором Живаго» сыграла роль «жадность (не обязательно меркантильная), стремление обеспечить крупный издательский успех».
И все же жадность имела место в своей не очень облагороженной форме. Достаточно сказать, что когда счета издателя ввиду невыплаты гонорара могли оказаться замороженными, Фельтринелли предпринимает меры к тому, чтобы заручиться распиской из Москвы в получении денег, добытых самым сомнительным образом. В связи с визитом в Москву итальянского президента сопровождающий его итальянский аристократ везет с собой чемоданчик с рублями, обмененными на доллары на черном рынке по самому мизерному курсу, и вручает его как бы конспиративно упоминавшейся душеприказчице в центре Москвы, не гнушаясь получить за это «на чай». Известен судебный процесс, от которого пострадали получившие эти деньги в обход законных каналов. Увы, действительно многое «тонуло в фарисействе» не только в верхах, но и недалеко от поэта.
Упрекать писателя в том, что вокруг его денег разыгрывалась не вполне приличная, в том числе посмертная, возня, было бы несправедливо. Несправедливой была беспардонная травля «Доктора Живаго», или виражи Фельтринелли вокруг творческого наследия Пастернака, тогда как позицию самого писателя можно понять. Пастернак пытался успокоить свою почитательницу из Парижа, оправдывая миланца: «Где был бы «Доктор Живаго» и его шествие по странам мира, где были бы огни и блеск этих двух лет без него? А степень обогащения касается ли нас, трогает ли? Пренебрежем этим!»
Роман Пастернака вознес Фельтринелли на небосвод миланской элиты, где он каждый год оказывался на первых местах по своим доходам среди богачей этого самого богатого города Италии. Но честолюбие особого рода уносило его куда дальше. Ему мало было быть миллионером. Ему требовалось считаться и непревзойденным революционером. И Джанджакомо Фельтринелли, звезда истеблишмента вновь ринулся в революцию.
Сперва, как издатель, он съездил на Кубу, предложил Фиделю Кастро издать его мемуары. А затем последовал в Боливию за Че Геварой, соратником кубинского лидера, мечтавшего организовать в этой стране партизанское движение. В Боливии к тому же сидел в тюрьме известный французский «левак» Режи Дебре. Фельтринелли хотел организовать его освобождение. Но... сам угодил за решетку. Полиция обнаружила в его гостиничном номере много денег и карты местности, связанные, по-видимому, с «партизанскими» замыслами Фельтринелли. Допрашивал издателя свирепый шеф секретной полиции Квинтанилья. Позже именно он выследил и зверски убил Че Гевару.
Понадобилось личное вмешательство президента Италии Сарагата, чтобы Фельтринелли его «боевую подругу» Сибиллу Мелегу отпустили на родину.
И здесь начинается еще одна глава биографии Фельтринелли. Он приступает к созданию у себя на родине боевых отрядов – групп партизанского действия – ГАП. Свои действия он мотивировал приближающимся в Италии государственным переворотом. В книге «Лето 1969 года» Фельтринелли предсказывал: «Государственный переворот, организованный американским ЦРУ, НАТО и крупными промышленниками, осуществится этим летом».
Так полагал не он один. И не без оснований. Позже премьер-министр Италии Андреотти признал, что у НАТО действительно имелся план «Стэй бихайнд» («Стой сзади», который имел итальянское название «Гладио»-«Меч гладиатора»). По этому плану создавались боевые отряды фашиствующих элементов, чтобы в нужный момент стать детонатором гражданской войны, оправдать вмешательство регулярных частей НАТО, расквартированных в Италии, роспуск парламента, ликвидацию левых партий и профсоюзов и установление в стране фашистской диктатуры по образцу власти греческих полковников. Немалое участие в подготовке этих событий играла и созданная с помощью американцев масонская ложа П-2 во главе с Личо Джелли. На жаргоне ее вдохновителей план переворота именовался «планом демократического возрождения».
Иными словами, опасения Фельтринелли сами не были беспочвенными. Но и другая сторона оправдывала свои приготовления тем, что левые силы в Италии достигли большого влияния, а в молодежи утвердились экстремистские настроения. Раздувались они, кстати, не без помощи тех же секретных служб, которые засылали туда своих «казачков».
Я прибыл в Италию корреспондентом «Известий» в марте 1968 года, в разгар студенческих волнений. Молодежь захватывала здания университета, жгла полицейские (и вполне мирные) машины, возводила баррикады. Левые монахи захватывали даже церкви. Советский Союз объявлялся «обуржуазившимся». (Что бы сказал тогдашние леваки о нашем нынешнем положении…) Идеалом стали действия вьетнамцев против американской интервенции, а в политике идолами были Мао, Че, Троцкий и т.д. В этой накаленной обстановке создание «партизанских отрядов», учитывая горе-конспирацию самого Фельтринелли и агентуру полиции, среди которой было много перекрасившихся в красный цвет фашистов, их первые акции – поджоги выставок, нападение на полицию, играли на руку как раз тем, кто добивался переворота.
За «героем Боливии» присматривал лично полицейский комиссар Милана Луиджи Калабрези. Он вызвал издателя в суд в связи с поджогами на миланской ярмарке. А в декабре 1969 года в Милане на площади Фонтана в здании сельскохозяйственного банка устраивается взрыв от которого пострадало около сотни человек. Крупнейшая провокация была объявлена акцией «анархистов», «красных». На деле ее организовали фашисты Фреда и Вентура совместно с западными секретными службами.
Действия «гапистов», членов отрядов Фельтринелли были на руку спецслужбам. Продолжая руководить своей издательской империей, Фельтринелли объявил близким, что уходит в «подполье». Его статьи, правда, продолжали регулярно появляться в издаваемой на его деньги прессе. Встретив его супругу Инге, с которой он официально не был в разводе, я спросил, где муж. «Вы, кажется, советский журналист. Вам бы я могла сказать, но и сама не знаю, куда он девался». На самом деле издатель со своей пассией Мелегой, перемещался по своим владениям на Севере Италии и в Австрии. И если полиция не спешила напасать на его следы, то об этом позаботился сам конспиратор.
1 апреля 1971 года в Гамбурге был убит боливийский консул. Это был тот самый Квинтанилья, который допрашивал Фельтринелли в Боливии, убийца Че Гевары. Стреляла в консула какая-то женщина. Задержать ее не удалось, но жена консула вырвала у нападавшей ее оружие. И что же? Кольт «Кобра-38» оказался зарегистрированным на имя…Джанджакомо Фельтринелли, который приобрел его в Милане 18 июля 1968 года.
«Я потерял оружие в одной из поездок», - заявил в свое оправдание неловкий подпольщик. По большей части он скрывался в Оберхофе (Австрия), в имении своих предков. Порой грязный и усталый он появлялся и в Милане у своей подруги Мелеги. Отпустил бороду, усы, признавался, что боится быть убитым.
И вскоре это случилось. 15 марта 1972 года крестьянин Стрингетти, живший в местечке Сеграте, под Миланом, услышал заливистый лай своей обычно смирной дворняги. У мачты электропередач лежал труп бородатого человека с оторванной ногой. Полиция нашла в кармане какое-то удостоверение. Но комиссар Калабрези сразу же опознал, кто это такой: «Это же Освальдо!» Под таким «боевым» именем издатель был известен в своей подпольной среде.
В этот момент я находился в Милане, где проходил съезд итальянской компартии. Среди делегатов прошел слух, что Фельтринелли погиб, пытаясь взорвать ту самую линию электропередач, которая вела к залу заседаний. Свет в зале тогда бы погас, как бы подтверждая, что пока «товарищи» здесь «болтают», «подлинные революционеры» действуют. Позже выявилось немало обстоятельств, которые показывали, что, скорее всего к диверсии была причастна и агентура секретных служб. «Сообщник» Фельтринелли сбежал с места событий, а перед этим, как полагают, подсунул издателю бомбу с часовым механизмом, которая взорвалась у него в руках. Поставлена она была всего на пять минут, тогда как Фельтринелли требовалось залезть на скользкую часть мачты и установить взрывное устройство. Расчет был и на то, что издатель не разглядит, на какой срок оно заряжено. Он ведь был крайне близоруким – 7 диоптрий.
Остается заключить, что издательство «Фельтринелли», которым после смерти руководила Инге Фельтринелли, процветает, по-прежнему владеет правами на творчество Пастернака, милостиво разрешая время от времени российским издателям публиковать вещи писателя у него на родине. Поистине кольца судьбы сплелись намертво.