Осока была выше человеческого роста. Из-под примятых стеблей под ногами выступила вода. Небо было затянуто серыми облаками, но свет солнца угадывался. Алексей вытащил из-под куртки компас. Стрелка замерла, как приклеенная, не то что дома.
"Карты всё равно нет, пойду, постараюсь найти выход с этого болотца," – Алексей раздвинул стебли руками и шагнул на восток. – "Посмотрю, главное, в трясину не залезть."
По счастью, трясины не оказалось. С каждым шагом почва под ногами становилась всё суше, а шагов через тридцать осока стала ниже и стал виден не слишком густой сосновый лесок.
Выйдя на сухое место, Алексей обнаружил узенькую тропинку. "Любопытно, что за звери её протоптали." Оружия у него не было, только неплохой швейцарский нож на поясе, компас и огниво на шнурке, так что причины для некоторого беспокойства имелись.
Тропинка вела через лес.
Алексей огляделся. Ничего особенного, такая природа бывает где-нибудь под Тарусой. Озадачивало одно: с орбиты никаких лесочков не обнаруживалось. Зонды показали, что атмосфера идентична земной, даже не загрязнённая промышленностью. Правда, первый зонд сгорел при входе в атмосферу, второй исчез где-то на границе тропосферы и только третий сумел облететь всю планету на высоте видимости. Обнаружились четыре материка без особых гор, покрытые какой-то диффузной зеленью, полярные шапки льда, сила тяжести 1:1. Магнитное поле было сильнее, чем дома, так что защита от излучения местного солнца была идеальная. Эта планета выглядела настоящей находкой для колонизации.
Посадочная капсула, подобно зондам, тоже забарахлила перед самой землёй и пришлось из неё вывалиться с высоты метров десять, рискуя свернуть шею. Однако, ничего страшного не произошло. Осока мягко приняла Алексея, он сделал сальто и не только ничего себе не сломал, но даже и об острые стебли не порезался.
Алексей проверил, хорошо ли вынимается нож, и пошёл по тропинке. Его удивление росло. Пахло прелыми листьями. Среди стволов он заметил шляпку боровика. И ещё. И ещё. Срезал гриб. Прекрасный, молодой, не червивый белый. "Этого не может быть,"- подумал он, - "однако, при необходимости, быть может, придётся развести костерок и пожарить грибы на веточке. Рискнуть, что ли, покормиться в чужом мире местными продуктами?"
Тем временем лесок закончился, узенькая тропинка превратилась в хорошо протоптанную тропу. И привела к забору из высокого деревянного штакетника.
– Всё чудесатее, – сказал Алексей вслух.
– Что чудесатее? – спросил мужской голос из-за штакетника.
– Всё, - опешил Алексей. "Русский язык?" – подумал он, – "Солярис просто какой-то."
– Что всё? – спросил голос. Скрипнула калитка, внезапно оказавшаяся в заборе, и из неё появился средних лет худощавый мужик в свободной клетчатой рубашке, парусиновых штанах, резиновых сапогах и кепке. Алексей протёр глаза, чтобы лучше сфокусироваться на его лице. Лицо как лицо, светло-русые волосы, глубокие носогубные складки, губы тонкие, но в целом вполне дружелюбное. Глаза… серые… нет, голубые. Человек. Русский.
– Здравствуйте, - сказал Алексей. – Не ожидал тут увидеть людей. Вроде же никакого жилья не обнаруживалось.
– Здравствуйте, коли не шутите, – сказал незнакомец. – Отчего же, люди везде живут. Сами-то откуда будете?
– Да я пролётом, – уклончиво ответил Алексей. – А что, тут какое-то жильё?
– Вы что, с неба свалились? Институтский городок тут.
– Городок?
– Ну правда, вы что. – усмехнулся мужик. - Меня Степан Анатольевич зовут. Старший сотрудник.
– А я… я – Алексей Конкордиевич, скажем… турист.
– Что же вы, турист, а даже без рюкзака? Ни припасов, ни палатки.
– Да вот, в болотце утопил. Вот, компас есть. Огниво.
– В нашем-то болотце? Это суметь надо. Ладно, Алексей Конкордиевич, приютим вас, а там посмотрим. У нас мало кто бывает. Вы хоть кто по специальности?
– Раньше был химик, потом по управленческой и аналитической стезе пошёл.
– И что, химиком с вредными веществами работать приходилось?
– Да всякое бывало.
– Это не слишком хорошо. Ну ладно, потом разберёмся. Идёмте.
За калиткой открылась улица двухэтажных дуплексов, наподобие тех, что даже на Земле сохранились в некоторых городках, построенные пленными немцами в конце 1940-х. Только тут они были новенькими, с иголочки.
Из-за высоких лип за домиками раздался звон трамвая.
– Степан Анатольевич, вы-то тут давно?
– Да по сравнению с другими, я старожил. С самого образования Института.
– А что за специализация у Института? НИИЧАВО?
– Да всего помаленьку. Разные специалисты заезжают.
Пройдя перед домиками, они оказались перед трёхэтажным кирпичным зданием, похожим на те, что были в своё время построены в научных городках на отшибе от Москвы – в Дубне, в Черноголовке, в Пущино. Алексей видел такие на старинных фотографиях, когда ещё работал в своём институте.
Степан Анатольевич задумался.
– Да нет, пожалуй, в Институт вас пока не пустят. Пойдём-ка в столовую.
Позади здания Института обнаружился стеклянный прямоугольник, вроде той пирожковой, что стояла напротив Государственной Библиотеки. Алексей рефлекторно пошарил в заднем кармане. Бумажник был на месте. Впрочем, какой бумажник? Тут что, русские деньги примут?
– Насчёт платы не волнуйтесь, - произнёс Степан Анатольевич. – Покормим вас за счёт Института.
Внутри оказалось человек десять посетителей. Один стоял у стойки раздачи. Остальные сидели за столиками. Они взглянули на вошедших без удивления, кое-кто кивнул, один махнул приветственно рукой. В зале действительно пахло жареными пирожками, пельменями и уксусом. Столики были простые, пластиковые, без скатертей.
– Берите, что хотите, - сказал Степан Анатольевич.
Не то, чтобы Алексей сильно проголодался, но запах жареных пирожков, как в детстве, был очень соблазнительным. Кроме того, еда давала время для размышления и оценки увиденного.
Он взял поднос, поставил чашку бульона, пельмени со сметаной, пару пирожков с мясом в хрустящей жареной корочке и устроился за столиком.
"Ни приборы с орбиты, ни разведка зондами не обнаружили ни лесков, ни жилья, ни признаков промышленности. Однако стеклянные стенки этой забегаловки требуют флоат-стекла. Цех по производству флоат-стекла – чистая комната не менее IV класса. И пара сотен тонн олова. Трамвай – серьёзная металлургия и не менее серьёзная электрогенерация. Пластиковые столики – продукт тяжёлой химической промышленности, минимум – фенол и мочевина… Кроме того, даже при посадке я из капсулы ничего не увидел. Такое ощущение, что всё это возникает по мере моего пребывания тут. Не менее странно, что в качестве столовой для института устроена пирожковая. Они же тут от цинги должны передохнуть…"
Он прикусил щёку. Было больно. "Нет, не сплю".
– Степан Анатольевич, - сказал Алексей, - у меня такое ощущение, что всё, что тут происходит, генерируется каким-то мощным разумом по мере нарастания моего удивления. И я подозреваю, что в настоящий момент мой двойник на корабле докладывает командиру, что тут никого нет и можно осуществлять посадку. А моя судьба, по всей видимости, заканчивается.
Окружающая картинка на мгновение подёрнулась серым туманом, лица посетителей кафе расплылись и потеряли опознаваемые черты.
Степан Анатольевич первым вернул себе резкость изображения.
– Вы в целом правильно поняли, - голос его изменился. Описать этот голос невозможно. Так может говорить очень большой и очень слаженный хор. – Пока я только частично считал ваши мысли и воспоминания… и узнал достаточно об угрожающей мне опасности. Я предпринимаю шаги по защите от вашего вторжения.
Моя сестра (о её местонахождении в нашей Вселенной я пока не знаю) играла в "эволюцию" и по неосторожности позволила вашему виду приобрести большую силу. Вы нанесли тяжёлые повреждения внешним оболочкам моей сестры. Вы их называете "месторождения", "карьеры", "прииски", "шахты". Вы истощаете жизненную силу моей сестры, извлекая и сжигая то, что вы называете нефть, газ, уголь и другие "полезные ископаемые". Вы загрязнили воду, почву и воздух. Сестра, конечно, может вас извести, но это тоже нанесёт ей самой неприемлемые повреждения.
– Если я правильно догадываюсь о том, что происходит, то ваши слова в большой степени справедливы. Но кто вы? – спросил Алексей.
– Вы бы назвали меня – Бог. Или дьявол. В вашей культуре принято считать, что благодаря сложности ваших белковых тел у вас выработался особый тип отражения действительности, который вы называете разумом. Вам даже в голову не приходит, что вы – всего лишь часть гораздо большего организма, который, естественно, гораздо сложнее и сильнее вас. И у этого организма могут быть совсем иные, отличные от ваших цели. Кроме того, у вашего вида и нет определённых целей развития, поэтому вы в первую очередь – творцы хаоса и разрушители. А я – разум и творческая сила этой планеты. Я и есть эта планета. Я создаю новое и разрушаю устаревшее по своему усмотрению и для этого мне не требуется то, что вы назвали промышленностью. И ещё я оберегаю себя. Вы же заметили магнитное поле? Помогает от излучения здешней звезды.
– Да ну, бог, - засмеялся Алексей, хотя ему вовсе не было смешно. – Ещё скажите, что вы – творец всего сущего.
– Нет, конечно. Я – всего-навсего планета. Как и моя сестра, кстати. Вселенную же создали силы, многократно происходящие мои скромные возможности и с ними я должен считаться. И эти силы, как и мы с сестрой – вовсе не боги. Но у них свои цели, которые меня почти не касаются. А если им потребуется – достаточно крупный астероид или присланная извне комета прекратят моё существование. Но вы меня убить не в силах, хотя, конечно, вы – тяжёлое заболевание для таких, как я.
– Ну, и что будет дальше?
– Я добьюсь, чтобы ваш экипаж в полном составе высадился ко мне. Мне важно, чтобы второго экипажа не было. Я изучу их сознания, по одиночке, и устраню всех. Если хотите, можете считать, будто я питаюсь чужим разумом. Не скрою, мне интересно. Свою "историю" я контролирую, а ваша пошла иным путём. У вас же самого случилась тренировка сознания, которую вы называете "естественнонаучным образованием"? Сейчас взгляну, как это по-вашему… Целый набор индивидуальных сознаний для изучения. Беллетристика. Не бойтесь, вам не будет больно. Пожалуй, каждый из вас сможет прожить целую и даже приятную, интересную жизнь. А ваш корабль со временем сгорит. Такое время у меня есть. Или, например, можно его направить обратно, только экипаж создать, способный объяснить, что сюда возвращаться не следует.
– Но я-то вам зачем? Не самый умный, не самый образованный, в общем-то не злой, особой ценности не представляющий – а вы расстарались – лес, грибы, забор, Институт… трамвай, на котором мне не суждено никуда поехать. Да ещё и рассказываете мне всё это.
– Насчёт трамвая – это мы ещё посмотрим, - усмехнулся Степан Анатольевич. – да и про всё остальное тоже. Срезанный вами гриб был проверкой на алчность. У вас же есть такая игра – кошки-мышки. Я – кошка.